Дядя Лёша

«Смешное сердце способно только любить.
Смешное сердце. В окошко глянет заря.
Смешное сердце. Его так просто убить.»
Чёрный Лукич

Говорят, не всё то золото, что блестит. Но часто забывают упомянуть, что золотом порой может оказаться и то, что выглядит неброско.

У моей тёти был муж. Дядя Лёша. С ним у меня прочно ассоциируется песня Гарика Сукачёва «Свободу Анжеле Девис!». Не потому что тот носил платформяк под коричневый клёш и пышную причёску. Выглядел он вполне обычно. Высокий, под два метра, худощавый, неизменно в синих джинсах и простом полосатом вязаном свитере. С короткими русыми волосами, зачёсанными набок. Он часто на гитаре бренчал и, по мнению моей бабушки, не знал «хороших песен». 

Его в нашей семье недолюбливали. Курил, часто выпивал, иногда баловался наркотиками, работы постоянной не имел, подрабатывал где придётся и кем придётся, лишь бы платили. А мне он нравился. Весёлый, открытый, честный. Но больше всего я его уважала за то, как он любил мою тётю Лиду.

Вы, наверняка, не раз видели взгляд влюблённых. Такой ясный, светлый, тёплый, безграничный. В который хочется нырнуть глубоко-глубоко, свернуться клубочком и сладко уснуть, позабыв про все трудности и проблемы. Именно так Лёша смотрел на Лиду все пятнадцать лет их совместной жизни. И за это я его уважала и по-детски любила. Он хранил дорогого мне человека, а я мысленно хранила его.

Это был второй брак Лиды. От первого у неё остались только моя сестра Юля, да шрам на ключице от полёта через всю кухню после крепких мужских ударов. Терпеть не могу самцов, поднимающих руку на своих жён. Приравниваю их к евнухам, потому что обладатели «мужского достоинства» теряют оное в момент удара женщины. Исключение – разве что, матч по борьбе, да и то, только в равных весовых категориях.

Пятнадцать лет я видела счастье в глазах тёти. Ей было тепло с любимым мужчиной. Но всё, к сожалению, заканчивается. Иногда жестоко рушится. В один миг. Так и случилось.

Мне было лет четырнадцать. Я проснулась оттого, что посреди ночи, часа в три, заплаканная тётя Лида вошла в мою спальню с огромным магнитофоном в руках, и сказала, что это мне. На вопросы, что случилась, она расплакалась и ушла к бабушке.

Утром мне сказали, что дядя Лёша умер. Но что именно произошло, я узнала лишь пятнадцать лет спустя.

Он пришёл домой пьяным. Лиды дома не было. Его встретила Юля, человек эмоциональный и вспыльчивый. За много лет она так и не смогла принять мужа матери, несмотря на их большую и взаимную любовь.

Знаю, это очень трудно. Сама выдавала маму замуж. Как бы мужчина не любил женщину, он всё равно останется навсегда чужим её ребёнку. Даже если изо всех сил пытаться его принять. Любимым. Может быть. Заботливым. Да. Но любимым и заботливым «чужим дядей», а не родным отцом.

Психика Юли, учуяв запах перегара, дала сбой. Обиды, накопленные за всю жизнь собрались в свинцовый ком и выстрели, словно пулей из пистолета. Она взяла первое попавшееся под руку, а именно, каталку для теста, и выгнала дядю Лёшу из дома, запретив ему более ступать на порог дома.

Сестра и не догадывалась, что в тот вечер она сломала отчему значительно больше, чем нос. То, за что он держался, чтобы жить треснуло, загудело и рассыпалось в прах. Лёша пошёл к друзьям, но и друзья закрыли перед ним двери. Не уж то алкоголь отменяет принадлежность человека к роду человеческому? Нет. Скорее, её отменяет отсутствие человечности.

Лёша в отчаянии вспомнил своих старых, почти забытых то ли друзей, то ли просто собутыльников. Так вышло, что кто-то из этой компании имел при себе пару доз, которые были пущены по кругу. 

Дядя давно завязал с наркотиками ради любимой. Но в тот вечер он был один среди шумной компании. Отвергнутый, сломленный, выгнанный из дома скалкой. Сколько нужно колоть, не рассчитал. «Друзья», заметив передоз, кинулись наутёк вместо того, чтобы вызвать скорую помощь. 

В бреду и блевотине, лёжа на заваленных мусором плитах богом забытого подвала сельской пятиэтажки, он умирал. И стены с обвалившейся штукатуркой услышали тихое:

— Лидочка, любимая, прости. Я больше жизни люблю тебя. Но жизнь у меня червивая, не такого ты заслуживаешь.

И слеза скатилась на пол по щеке остывающего тела.