К матушке Виринее, в миру – Виктории, относились с нескрываемой опаской и тщательно скрываемой завистью. Одни считали её сумасшедшей и предпочитали держаться в стороне, других бросало в дрожь от безжизненного взгляда бездонных карих глаз, третьи до ноющей боли в груди завидовали её красоте и еженедельным посещениям бывшего мужа. Георгий – коренастый, едва начавший седеть мужчина, приходил к ней каждое воскресенье ровно в полдень. По его визитам можно было сверять часы. А по его мужественному и грустному стальному взгляду, подобному свету солнца, отражаемого остро заточенным мечом, сохла добрая половина жительниц монастыря.
Всё, чем жила Виринея – свидания с Георгием, невыносимо напоминающие о прошлом, но, в то же время, дающие силы жить настоящим, верить в Бога и самую малость – в себя.
Диалог этих людей состоял из одних лишь взглядов. Они давно понимали друг друга без слов. Если перевести то, о чём говорили их глаза, то получится примерно следующее.
— Как ты? – смотрел на неё Георгий.
— Ещё жива, – тяжело вздыхала Виринея.
— ? – один и тот же вопрос не заданный вопрос мужа каждый раз разрывал её сердце в клочья.
— Не говори об этом! – молила она.
Остаток часа Георгий пытался отыскать в себе хотя бы малую толику света, чтобы согреть им когда-то горячо любимую женщину.
Так проходила каждая их встреча.
В монастыре ничего не знали о прошлом матушки Виринеи, с момента принятия пострига давшей обет молчания.
Стоило ей пройти мимо серого облака послушниц, как за ней чёрным шёлковым шлейфом тянулся шёпот сплетен, играющих всеми оттенками тёмного. Одни говорили, что она была в психиатрической лечебнице и убила соседку по палате, другие судачили, мол, она переспала с самим Дьяволом ради безупречной белой кожи, стройной фигуры и статной осанки, а третьи верили, что на неё ниспослала благословение сама Матерь Божья, и дабы не растерять Святую Благодать, Виринея схватила кухонные ножницы и отрезала себе язык.
Тяжкая ноша страшной тайны невыносима. Я поведаю вам историю матушки Виринеи, только пообещайте, что никому об этом не расскажете!
***
Георгий победоносно вошёл в квартиру. В руках он аккуратно держал большой белый свёрток, перевязанный широкой синей лентой, концы которой были скреплены пышным бантом. Девять месяцев мучительного ожидания и жизни в очередях у кабинета женской консультации под презрительными взглядами прекрасного, но озлобленного от переизбытка гормонов пола, завершились величайшим достижением. Наконец-то, он стал отцом!
За Георгием в дом прошагала измученная, но счастливая жена.
Первенец, старательно упакованный в плотный «конвертик» из пелёнок и одеяла, крепко спал.
Супруги на цыпочках проследовали в спальню и уложили младенца в новенькую колыбель, увешанную гирляндой ярких погремушек.
— Хочешь чаю? – прошептала Виктория.
— Было бы здорово, – на грани слышимости ответил муж. Но, немного подумав, спохватился, – Ты же только из больницы. Может, отдохнёшь? Я сам заварю.
— Да ничего, ты тоже устал. С чайником я уж как-нибудь справлюсь.
— Спасибо!
Через десять минут на кухонном столе стояли две кружки крепкого сладкого чая, окутанные густым паром, придающим обстановке согревающий душу домашний уют .
— Иди сюда, – Георгий неслышно подкрался к жене, пока та тянулась к верхней полке за печеньем.
— Ах! – Виктория обомлела в крепких мужских руках.
— Ты такая сладкая! Пахнешь молоком!
— Я так соскучилась!
— Обожаю тебя, родная, – шептал он, целуя её шею.
— Любимый… – вздохнула жена.
— Ты мне подарила два самых дорогих для мужчины подарка: прекрасную жену и здорового сына. Пойдём в спальню?
— Ты что, вдруг ребёнка разбудим?
— А мы тихо…
— Врачи сказали, мне пока нельзя, – виновато шепнула Виктория.
— А руки нам на что?
— Хи-хи, хитренький какой!
— А то!
Прошло минут десять. Виктория нежилась на плече Георгия, тот неспешно перебирал растрёпанные каштановые кудри на её голове.
— Ты точно решила по поводу имени?
— Да. А ты не передумал?
— Что ты?! Я уже успел привыкнуть к Артёму Георгиевичу.
— И я.
Виктория расплылась в улыбке. Тихая нежная радость укрыла её умиротворяющим теплом, и через пару минут она погрузилась в крепкий здоровый сон.
***
Прошло две недели.
Георгий возвращался с работы. На полпути его настигла сумасшедшая, появившаяся за считанные минуты буквально из ниоткуда, гроза. Подойдя к двери дома, нервно проворачивал ключ в замочной скважине входной двери, за которой слышался истошный плач ребёнка. Шагнув в квартиру, он замер. Что-то внутри него, в районе груди, оборвалось, тяжёлым грузом пронеслось по телу вниз и разбилось вдребезги.
Вещи были разбросаны, зеркало разбито, кухня усыпана осколками разбитой посуды. Жена сидела в углу прихожей на полу, прикрыв окровавленными руками голову, спрятанную между коленей, и рыдала.
Георгий собрался с силами, подошёл к ней, склонился и, пытаясь перекричать стук подступившего к горлу бешено клокочущего сердца, спросил:
— Вика! Вика! Что случилось?
Она не отвечала, лишь вскрикнула и ещё сильнее съёжилась.
За окном раненой змеёй шипел и извивался жестокий ливень. Сверкнула молния, яркой вспышкой перебив электрический свет. Через несколько секунд воздух сотряс оглушительный гром, низкочастотная вибрация которого тошнотворно срезонировала в позвоночнике.
— Господи! Тёма!
Георгий кинулся к детской кроватке, схватил плачущего сына, прижал к груди. Мальчик довольно быстро успокоился в больших и тёплых отцовских руках. Практически одновременно с ним притихла и жена.
Очередной раскат грома прокатился по душному воздуху квартиры, гудящему под прессом тяжёлого дыхания взрослых.
Руки мужчины дрожали. Вдохнув в лёгкие несколько отрезвляющих глотков относительной тишины, он ощутил, что навык мыслить рационально возвращается к нему.
Георгий аккуратно положил ребёнка в кровать, затем бегло его осмотрел. Малыш, облачённый в белые с фиолетовыми осликами распашонки, похоже, был в порядке.
Мужчина ринулся к жене. Она молчала.
— Вика! Вика! Посмотри на меня! – потребовал он.
Молчание приподнимало волосы на его затылке, холодило мокрый лоб. Сердце замирало, пропуская диктуемые тактом удары.
Виктория медленно подняла наполненные ужасом глаза.
— Я… я… Он… Это взгляд! Взгляд, как…
И зарыдала снова.
— Ч-ч-ч, – успокаивал её Георгий, крепко прижав к груди, – Всё хорошо. Всё будет хорошо.
— Если бы ты видел! Само Зло сегодня смотрело на меня из колыбели! Гош, кого же я родила? Что мы наделали?!
— Тихо, тихо. Тебе показалось. Просто не выспалась, вот и всё.
— Думаешь?
— Конечно. Я только что держал его на руках. Ангельское личико! А щёчки какие пухлые. Прямо как у тебя!
Виктория измученно улыбнулась и принялась растирать слёзы по лицу. А Георгий изучал порезы от разбитой посуды на её ладонях. Ничего серьёзного, но промыть и забинтовать всё же стоит.
— Пойдём в ванную. Нужно ручки помыть, – он нарочно разговаривал с женой во время истерик, будто с маленькой девочкой. Так она гораздо бвстрее приходила в себя.
***
Прошло ещё две недели. Раны от разбитой посуды затянулись. Случившееся, списанное на послеродовое гормональное расстройство, начало забываться. Жизнь вошла в спокойное полу бессонное русло.
Виктория, походившая в последнее время скорее на биоробота, запрограммированного на кормление и смену подгузников, нежели на человека, всё чаще молчала. Дни для неё перестали отличаться от ночей. Сон неспешно накатывался неподъёмным валуном, медленно обретая власть над дезориентированном во времени и пространстве сознанием и постоянно напряжённым телом, но вскоре прерывался криком ребёнка.
Тёма смотрел на неё пристально, не отрывая глаз. И всё чаще в его неосознанном младенческом взгляде чувствовалось что-то тяжёлое, дьявольское, скрытое за безобидной ангельской улыбкой. Это неспешно, но планомерно сводило мать с ума, выворачивало нервы на изнанку.
И вот, спустя месяц после рождения Артёма, случилось…
«Молчи! – шептал голос в голове Виктории. – Не говори об этом! Никому!»
Младенец смотрел на мать пронизывающем насквозь взглядом. Ребёнок улыбался, но… улыбка была ОСОЗНАННОЙ. Виктория отшатнулась от колыбели, словно ошпаренная кипятком. Георгий собирался в это время на работу. Подошёл к ней и спросил, в чём дело. Она неотрывно смотрела на злобно ухмыляющегося Тёму.
Поймав на себе настороженный взгляд отца, мальчик скосил глаза к кончику носа и невинно улыбнулся, пустив пузыри из густой слюны.
Георгий вздохнул с облегчением и похлопал жену по плечу со словами:
— Милая, тебе бы поспать сегодня. Не стирай сегодня и не готовь ужин. Я что-нибудь куплю нам на вечер, а ты постарайся отдохнуть, ладно?
— Хорошо, – монотонно выдавила из себя она, не сводя глаз с подмигнувшего ей украдкой младенца.
Прошло несколько минут и муж ушёл, оставив её один на один с крохотным исчадием ада. Изо всех сил она старалась не подходить к колыбели. Но тщетно. Что-то неудержимо тянуло её подойти. Манило взять из ящика кухонного стола самый большой нож. Соблазняло видеть яркие полосы крови на своём предплечье. Заставляло глядеть в широко раскрытые глаза сына со злорадной осознанной улыбкой на пухлом невинном младенческом лице.
Вдруг раздался звонок в квартиру. Викторию передёрнуло, но она, словно загипнотизированная, продолжала делать то, что делала. Георгий в тот день забыл телефон и вернулся. Отперев дверь, он увидел в зеркале прихожей отражение изрезанных рук жены, занёсшей нож над ребёнком. Обезумевший от ужаса отец бросился в спальню, но непослушные ноги как будто прилипали к полу, колени подкашивались. Не в силах произнести ни слова, словно в замедленной съёмке, он наблюдал за действиями жены.
Шаг. И лезвие опускается в колыбель. Громкий жалобный крик младенца. Ещё шаг. И окровавленное лезвие поднимается вверх. Шаг. Нож ещё раз вонзается в крохотное беззащитное тельце человеческого детёныша. Шаг. Хрип. Шаг. Клинок взмывает в воздух. Шаг. С острия падает капля крови. Шаг. Блестящая сталь дрожит в руках и падает на пол. Шаг. Тишина. Больше ни шагов. Ни звуков. Лишь алые капли блестят на металлическом лезвии ножа.
